[assorti-archive]

Название: Семейные ценности
Автор: Richard Oakdell
Бета: Накайра, На-самом-деле-Гость
Размер: миди, ~4300 слов
Персонажи: Роше, Ронднуар, Рафаэлло, Мандерли, фемГарден
Категория: пре-слэш
Жанр: экшн, драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Внутренние взаимоотношения семьи Ферреро не столь просты, как может показаться.
Дисклеймер: Конфеты и марки принадлежат своим правообладателям.


Когда Ронднуар замечает отсутствие ключей от «Порше» на журнальном столике, он ни на минуту не задаётся вопросом, куда бы это они могли подеваться. Вся семья неплохо осведомлена, что автомобиль для Ронда — святая святых, он даже на парковку его всегда отгоняет самостоятельно. Лишь двое осмеливаются нарушать запрет, и, раз уж одна из подозреваемых сидит сейчас перед камином и невозмутимо листает сводку биржевых новостей, ответ становится очевиден.
— Ты не могла бы присматривать за своим протеже повнимательнее, сестра?
— Ты мог бы не разбрасываться своими вещами налево и направо, — невозмутимо парирует Гарден, не отрываясь от чтения. — Или сам ему сказать, не правда ли, братик?
Нуар не отвечает, лишь хмурится раздражённо, буквально на секунду. Мог бы. Только в случае с Мандерли это лишняя трата слов и времени. Младший брат Рафаэлло не так давно вступил в права владения акциями корпорации Ферреро, и теперь шалеет от собственного новообретённого статуса и условно прилагающейся к нему безнаказанности. Можно было бы осадить парня — вот только процесс перевоспитания вполне совершеннолетних личностей не входит в его, Ронднуара, обязанности.
По крайней мере, пока поведение оных не сказывается негативно на репутации семьи.
— Буду поздно и, возможно, не один, — Нуар поправляет и без того идеально завязанный галстук, подхватывает трость. — Передай Роше, чтобы ознакомился-таки с бизнес-планом, который лежит у него в кабинете уже третий день. К нам завтра приезжает коллега из России, и будет неплохо, если хоть кто-то, кроме меня, окажется в курсе дел.
— И я тебя люблю, сладкий, — Гарден машет рукой, не глядя. Нуар уверен: как только захлопнется дверь, газета полетит в камин, а из-под кресла будет извлечён очередной женский журнал. Но это, в общем-то, тоже не его забота. Пока кузина справляется с ролью бизнес-леди на переговорах, её истинные интересы Нуара заботят мало. Особенно в данный момент, когда надо разбираться с такой проблемой, как отвратительно знакомый силуэт на заднем сидении его, Нуара, машины. Стоящей на два метра левее того места, где владелец её оставлял.
— Я тебя предупреждал, — ледяные интонации в голосе не сулят ничего хорошего, об этом прекрасно осведомлены все члены семейства Ферреро. Кроме Мандерли, который приехал в особняк с полгода назад и только и делает, что испытывает терпение родственников. — Зачем явился?
— Потому что захотел.
— Выметайся.
— И даже не подбросишь? — Нуару даже оборачиваться не надо, он и так знает, что кузен сейчас улыбается насмешливо, вольготно расположившись на кожаном сиденье, и смотрит на него неотрывно. Ждет агрессии. Нарывается. Не дождётся.
— Сам доедешь, не переломишься. Или позвать охрану, чтобы тебя вывели? — сегодня Нуар не расположен к долгим диалогам и психологическим играм. Слишком много вопросов, требующих решения, и мальчишка в планы ну никак не входит.
— Вы скучны и банальны, сеньор, — на переднее сиденье летит связка ключей, и Ронднуар рефлекторно переводит взгляд на зеркало заднего вида — как раз вовремя, чтобы заметить насмешливую гримасу на лице вылетающего из машины и запрыгивающего на мотоцикл парня. И раздражённо думает, что совет убирать ключи с видного места не так уж плох.

***

— Ты не поверишь, но мне нужна твоя помощь, — Роше обнимает присевшего на край стола Рафаэлло, и тот чуть вздрагивает, словно очнувшись, поспешно улыбается, отводит взгляд от окна. — Хищный монстр бюрократии опять скалит на меня зубы, и только ты можешь меня спасти.
Будь кузен повнимательнее, он бы непременно спросил, почему Раф так напряжённо провожает взглядом отъезжающую от черного «Порше» хромированную «Хонду», но у Роше, к счастью, есть более важные вопросы на повестке дня. И основной сейчас лежит в черной папке, которую ему чуть ли не насильно всунули в руки, стоило только сделать шаг за порог спальни.
— А почему ты не попросишь Гарден? — Рафаэлло потирает рукой глаза, украдкой зевает. — Она своеобразна, но в документации разбирается отлично.
— Она мне это и дала! Сказала, что Нуар лично попросил проконтролировать, — Роше вздыхает и опирается на стол рядом с кузеном. — Насколько мне известно, такими вещами у нас в семье не шутят.
— Ты всё правильно понимаешь, — Рафаэлло открывает папку, чуть прищуривается, моргает несколько раз — усталость сказывается, не иначе; строчки расплываются перед глазами, но основная суть понятна даже навскидку. Очередные договора, новое партнёрство, и имена, фигурирующие в написанном от руки примечании, не оставляют сомнений — на этот раз семейству придется присутствовать в полном составе.
«Надо будет хотя бы сегодня выспаться», — думает Рафаэлло, но вслух, конечно, ничего не говорит.
Роше не стоит знать, что его самый близкий человек регулярно посещает невролога. И о том, что последнее время Рафу удаётся хоть как-то засыпать по ночам лишь с помощью таблеток, ему тоже не стоит знать.
Благо, скрывать свое состояние от Роше не так сложно, как могло бы показаться.
Рафаэлло поднимает голову, кивает выжидающе смотрящему на него кузену. Улыбается слегка, мягко, но настойчиво протягивает папку обратно:
— Может быть, всё-таки сам почитаешь? Я просмотрел, там никакой специфики, Гарден даже краткую сводку данных написала, чтобы быстрее и проще можно было вникнуть.
Он почти уверен, что предложение будет отвергнуто, но стоит хотя бы попытаться. Кому, как не ему, знать, что самоуверенность Роше возникла не на пустом месте? Вот только на переговорах с русскими личных достоинств может оказаться недостаточно. Это понимает Рафаэлло, это прекрасно представляет себе Нуар, это осознаёт даже Гарден, героически прорывающаяся сквозь вереницу графиков, расчётов и терминов последние пару недель.
Роше, в общем-то, тоже об этом догадывается, только уложить в свою систему ценностей не может. Но папку открывает, даже листает задумчиво, пока выражение лица не меняется, наконец, с напряжённо-мрачного на обречённо-умиротворённое.
— Исключительно для разнообразия и во имя семейного благополучия я готов пойти на эту жертву, — Роше стремительно разворачивается, склоняется к кузену, чтобы на мгновение коснуться губами его виска с мягкой улыбкой. — И ради тебя, конечно же. Что бы я без тебя делал?
— Ругался бы с Нуаром, — тихо смеётся Рафаэлло и, ободряюще улыбнувшись, бросает взгляд за окно. — Садись и читай, а, если вдруг запутаешься, — он задергивает шторы, — я всё поясню.

***

Ронднуар въезжает на парковку, на часах уже три ночи. От высокопоставленных гостей удалось избавиться. Это обстоятельство выглядит чрезвычайно жизнеутверждающим, потому что сейчас, как никогда, Нуару хочется побыть одному и в полнейшей тишине.
Накопилось, со всеми бывает.
Он смотрит на особняк. В нескольких окнах свет всё еще горит, а, значит, родственники бодрствуют, вместо того, чтобы пользоваться моментом и выспаться перед тяжёлым рабочим днём.
С одной стороны, это их проблемы. С другой, отчётливо понимает Ронднуар, в таком состоянии, как сейчас, он может сорваться. И на брата, и на сестру, и на кузенов. И это не правильно.
Поэтому он выключает двигатель и откидывается на спинку сидения, прикрывает глаза, выдыхает. Позволяя себе впасть в почти прострацию — пяти минут вполне достаточно, и он считает, секунду за секундой. Успокаивается.
Четыре минуты.
Три.
Две с половиной.
Из полузабытья его выдёргивает звук открываемой двери. Задней двери, черт бы его побрал.
Гарден всегда садится на переднее сиденье.
Нуар приоткрывает глаза, смотрит в зеркало. Две с половиной минуты. Мальчишка сам виноват, его предупреждали.
Только неотвратимо закипающая ярость стихает, уходит вглубь, сменяясь — удивлением, что ли, если такое слово вообще применимо к Нуару.
Если не им, то интересом уж точно.
Потому что изящный силуэт на заднем сидении, равно как и рука, мягко опустившаяся на плечо, определенно принадлежат тому, кого он в последнюю очередь ожидал увидеть здесь и сейчас в своей машине.
— Покатаемся? — звонкий непринужденный голос звучит прямо над ухом. Из уст Мандерли это слово всегда звучало почти неприлично; у неожиданного пассажира же вышло как само собой разумеющееся, разве что несколько громче, чем подразумевает приятельская беседа. В ночной тишине все звуки кажутся громкими.
Нуар поворачивает ключ в замке зажигания так, чтобы в салоне включился свет, и оборачивается. Взгляд непроизвольно задерживается на красной ленте, ярким пятном выделяющейся на фоне белоснежного костюма.
— Чем обязан такому вниманию, брат? — Нуар воплощает собой вежливость и отстранённость. В последний раз они общались с Рафаэлло о чём-то, кроме семейного бизнеса, ещё до церемонии наследования корпорации. До того, как во двор однажды въехал роскошный золотой «Бентли», в котором сидел новоиспечённый глава семьи Ферреро. До того, как весь устоявшийся быт в один миг перевернулся с ног на голову. — Сеньор Элегантность прислал тебя ко мне на переговоры, или обуза семьи решил задействовать тактику «дружим через посредника»?
— Роше уснул, не расставаясь с бизнес-планом, — Рафаэлло пожимает плечами, словно не замечает сарказма в голосе, глаза блестят ярко, задорно, почти неестественно, — ну, а Мандерли укатил в клуб, — ты разве не в курсе? — он каждую ночь там проводит.
«Не каждую ночь», — думает Нуар, — «отнюдь не каждую». А еще он думает, что, чем бы ни было обусловлено неожиданное поведение Рафа, некоторым у него определенно стоило бы поучиться.
— Завтра важный день, Рафаэлло. Ты уверен, — Нуар хищно прищуривается, — что экскурсия по ночному городу предпочтительнее хорошего крепкого сна?
— Я так решил, Ронд, — кузен нетерпеливо встряхивает головой и бесцеремонно перегибается вперед, чтобы завести двигатель, опираясь при этом на плечо кузена так легко и естественно, словно это у него в порядке вещей. — Поехали.
«Ты сам так решил».
Нуар мягко вжимает педаль газа в пол. В конце концов, Рафаэлло знает его куда лучше прочих обитателей дома. И что именно он сейчас делает — он тоже прекрасно знает.

***

С утра в особняке Ферреро царит непривычное оживление. На повестке дня — миллион вопросов, и Гарден отчётливо ощущает, что ей, видимо, придется разорваться, чтобы успеть решить их все, здесь и сейчас.
Но главный вопрос заключается, конечно же, в младшеньком. Который вернулся в четвертом часу ночи и теперь со скорбным видом сидит за компьютером, листая блоги и прикладывая лед к живописному синяку, расплывшемуся на пол-лица. Бесспорно, подобный аксессуар чудесно сочетается с его серебристой рубашкой. И совершенно не подходит к деловой встрече, запланированной на вечер.
— И все-таки, кто это тебя так? — Гарден роется в сумочке, светлые волосы падают на лицо, заслоняя обзор. Зеленые тени куда-то запропастились, зато отыскалась пачка обезболивающего. Тоже хорошо.
— Один знакомый, — Мандерли берёт таблетки, благодарно кивает, чуть поморщившись. — Гард, извини, это мои личные проблемы.
— Еще скажи, что из-за девушки, — усмехается Гарден. Кому, как не ей, знать, что дамы — не в сфере интересов кузена? Только слабоумный может не заметить, как Мандерли ведет себя при том же Нуаре, и, хоть её не особо интересуют сплетни про родственников, предпочтения юного балбеса в данном вопросе очевидны и сомнению не подлежат.
Кузену по-хорошему стоило бы хмыкнуть на столь нелепое предположение. Только он почему-то отворачивается, рывком, дёрнувшись, почти непроизвольно.
Только не это.
— Эй, детка, — Гарден хмурится, подходит ближе, треплет Мандерли по волосам. — Это же не мог Ронд сделать, правда?
Вскидывается, почти возмущённо, глаза горят праведным огнём.
— Как ты могла такое подумать? И вообще, — он успокаивается, почти картинно разворачивается на стуле, на лице проступает знакомая самовлюбленная ухмылка, — при чем это здесь сеньор Нуар?
— При том, что пора бы тебе перестать демонстративно таскать ключи от его машины. И поджидать его ночами на парковке. Даже прислуга уже в курсе, — она наклоняется ближе, и добавляет, почти шепотом, — А уж мне-то Ронд тем более рассказывает очень, очень многое.
В точку. Мандерли вспыхивает и поспешно переводит взгляд на монитор. Значит, всё-таки правильно догадалась.
Значит, можно не переживать.
Виновных в порче его собственности, будь то человек, машина или ручка, Ронднуар профессионально умеет находить и наставлять на путь истинный весьма негуманными путями. Заодно, может, и самой собственности мозги, наконец, на место вставит — во избежание повторения подобных инцидентов.
Гарден усмехается и заглядывает в тумбочку. Если эти чертовы зелёные тени не найдутся, приоритетным по важности станет вопрос «что надеть вместо фисташкового костюма» — а это будет уже катастрофа вселенского масштаба.

***

— Судя по тому, как радужно выглядит Мандерли, на встречу мы пойдем вчетвером! — бодрый голос Роше выдёргивает Рафа из полудрёмы, и он потягивается, сонно щурясь, обнимает подушку, пытаясь осознать, что происходит.
«Мандерли… При чем здесь Мандерли?»
Рафаэлло фокусирует взгляд. Так и есть: на лице Роше сияет широченная улыбка, костюм идеально отглажен, булавка на галстуке элегантно поблёскивает бриллиантом. Налицо все признаки того, что кузен нервничает, совершенно не хочет никуда ехать, но возможность показать себя во всей красе как обычно перевешивает все возможные минусы.
— Кстати, мальчик гениален! Надо в следующий раз, что ли, тоже случайно удариться обо что-нибудь лицом, чтобы не изучать эти ваши документы, — Роше бесцеремонно отбирает у Рафа подушку и падает на кровать рядом, закидывая руки за голову. — Впрочем, говорят, мистер Коркунов приехал с наследницами. Что думаешь об идее объединения корпораций?
— П-подожди, — Раф садится, потирает глаза, окончательно просыпаясь. Смотрит недоумённо на родственника. — Что случилось? Кто ударился? Сколько времени вообще?
— Половина одиннадцатого, — Роше смеется, — Мандерли с кем-то подрался и выглядит теперь крайне непрезентабельно, а, значит, на встречу не поедет, так что имей в виду: если будем делить дочерей Коркунова, младшая достанется тебе.
— Плохо.
— Конечно, плохо! У неё вряд ли есть золотой «Бентли», да и любовью к шампанским винам, насколько мне известно, русские не отличаются, придется тебе менять вкусы, — Роше подмигивает, приподнимаясь на локтях, и Рафаэлло не может сдержать смущённой улыбки.
— Да не поэтому же плохо, перестань, — он задумчиво качает головой. — О его поведении и так полгорода в курсе, а если он еще и на переговоры не сможет пойти, пострадает репутация семьи. Очень не вовремя. Ронд, наверное, в бешенстве.
— Не то слово. Он все утро улыбается и разговаривает со всеми исключительно вежливо. Не хотел бы я оказаться на месте того, кто повинен во временной порче внешности нашего юного дарования, — по саркастичным ноткам в голосе понятно, что Роше плевать на самом деле на это хотел, а вот Рафу и впрямь становится жалко неизвестных участников драки. Ронд мог быть весьма жесток с теми, кто срывал его планы, и надеяться на то, что ситуация вскоре забудется, не стоило. — Ну, что, пойдем, или ты решил тоже приболеть сегодня вечером?
— Если кто-то еще по любой причине будет отсутствовать сегодня на встрече, в дальнейшем он будет отсутствовать в этом особняке и в списке имен семьи Ферреро, — Ронднуар делает шаг в комнату, скептически смотрит на родственников, задерживает взгляд на Рафаэлло, чуть прищуриваясь. — Я хочу напомнить, что в три часа мы выезжаем, и даже если здесь есть кто-то не выспавшийся, это его сугубо личные проблемы. Жду внизу через полчаса.
Он разворачивается, Роше с Рафаэлло даже ответить ничего в свое оправдание не успевают.
— Говорю же, исключительно вежлив и дружелюбен, — Роше практически скатывается с кровати, и Рафаэлло следует его примеру, вставая с легким вздохом. Что самое обидное, он действительно чувствует себя совершенно разбитым и не выспавшимся, хоть и лег вчера рано, не то, что так и оставшийся в кабинете кузен.
«На следующей неделе — к врачу», думает Рафаэлло и замирает, глядя в зеркало, отражающее всю комнату.
Он готов поклясться, что, когда проснулся, не видел на спинке стоящего у входа стула ярко-алой ленты.
И раз уж на то пошло, он твёрдо уверен, что вешал её перед сном на спинку кровати.

***

«И всё-таки, как ему удается так бесшумно открывать двери?», — Роше подходит к стоящему у зеркала Рафу, поправляет рукава пиджака, посматривая на своё отражение.
— Не буду тебе мешать создавать образ, хотя ты и так чудесно выглядишь, — Роше дожидается, пока кузен переведёт на него взгляд, и заговорщически подмигивает. — Настолько, что я испытываю острую необходимость лишить обвинения Нуара беспочвенности и отправиться как-нибудь с тобой на завтрак совершенно не выспавшимися.
Кажется, кузен порывается что-то ответить, но Роше приставляет к его губам палец:
— Ещё немного утренней беседы — и ты точно не успеешь собраться, — он постукивает пальцем по часам, беззаботно целует Рафаэлло в щеку, направляется к двери. — Я не против, но брат и так сегодня нервный, сам же видел.
— Да-да, — Рафаэлло поспешно кивает, и на секунду Роше кажется, что он побледнел, но, наверное, во всем виноваты причуды утреннего света. Судя по всё более отстраненному взгляду, кузен уже настраивается на рабочий лад. Чудесно. Если бы не тягучая боль во всем теле после ночи, проведённой в кресле, и не недоразумение с Мандерли, утро, можно сказать, удалось.
Роше бросает последний одобрительный взгляд на Рафа и выходит в коридор. Стоило бы перебрать в голове все, что он почерпнул из документов вчера вечером, а вместо этого в голову лезут теории о загадочном умении членов семьи Ферреро оставаться на удивление стильными в любом состоянии одежды, прически и собственного самочувствия.
— Бежишь на собрание? — из-за угла возникает Гарден, словно еще одна наглядная демонстрация фамильного таланта. Лицо её, правда, выражает озабоченность вопросами жизни и смерти, но Роше даже не рискует предполагать, связано ли это с утренней суматохой или с тем фактом, что сестра облачена в кремовый брючный костюм вместо придирчиво выбранного за неделю нежно-зелёного. Неисповедимы пути женщин.
— На него. Хотя подумываю заглянуть к звезде сегодняшнего дня, — он осматривает Гарден с ног до головы. — Ты ошеломительна. Как там наша жертва обстоятельств? У тебя, у себя или, что совсем уж невероятно, тоже внизу?
— У меня, где ж ему ещё быть? — Гарден благосклонно кивает, оценив комплимент. — Страдает. Очень красочно страдает. Но, надо сказать, стал несколько более сносен в манерах. Хотя я бы списала это на легкое сотрясение мозга и шоковое состояние.
— Точно надо его посмотреть. Вдруг это единственный шанс?
— Не задерживайся. Нуар с тебя шкуру вместе с костюмом снимет и будет прав.
— Я буду секунда в секунду, — Роше склоняется в полупоклоне, целует руку сестры. В конце концов, у него есть целых десять минут.

***

Мандерли сидит за компьютером, в комнате у Гарден, как и было обещано. Сутулится, ежеминутно трогает разбитое лицо, морщится недовольно.
В целом ощущает себя каким-то... прибитым. И, совершенно искренне, весьма и весьма страдающим.
В комнату врывается Роше, захлопывает дверь, не заботясь о том, чтобы её придержать, присаживается на край кровати:
— И правда, красавец. Только не говори, что раньше тебя никто не бил, с твоим-то образом жизни!
Мандерли смотрит исподлобья, недоверчиво; резким движением головы отбрасывает падающую на глаза русую челку. Тяжело выглядеть надменно, если твоей самой примечательной чертой для окружающих является подбитый глаз.
Приходится выглядеть оскорбленным, что, в целом, вполне соответствует действительности.
— Ну, так что? — Роше не умолкает, и, похоже, совершенно не соболезнует. — Брось ты, перед Гарден страдай, со мной не выйдет. Поразительно, что тебе за полгода еще ни разу голову не проломили.
Кузен говорит это дружески, с отчётливыми нотками ностальгии в голосе, но у Мандерли такое чувство, что его ударили второй раз.
— Что значит, поразительно?
— Ну как же, — Роше усмехается, пожимает плечами. — Что, думаешь, я не представляю твой образ жизни? Только меру знать уже пора. Чему тебя только Гарден учит?
Мандерли вскидывается, отбрасывает растрепавшиеся волосы за спину, подскакивает со стула.
Он по уши сыт этими нотациями.
— Я не делал ничего более предосудительного, чем любой из вас! — наверное, надо бы повежливее со старшим, подсказывает внутренний голос, но его уже несёт. — Меня признали членом семьи, я числюсь в списке наследников, я тоже работаю, если случается необходимость, и имею право на общее уважение, равные привилегии и те развлечения, которые меня интересуют! И уж точно не заслужил того, чтобы меня избивал какой-то...
Мандерли осекается. Сжимает и разжимает кулаки, выдыхает резко, мотает головой, падает на кровать рядом.
— Какой-то — кто? — искренне участливый голос Роше пожалуй, вызвал бы у Мандерли приступ самодовольства, не задай он именно этот вопрос.
— Неважно.
— Брось, — Роше приобнимает кузена на секунду, совсем по-дружески, но тот все равно непроизвольно вздрагивает. — Рассказал бы всё, вместе бы разобрались. До того как Нуар найдет этого несчастного и педантично выпотрошит.
— С чего бы ему это делать?
— Ну уж точно не из-за твоей особенной, — Роше с ухмылкой выделяет это слово, — привилегии таскать ключи от его машины. Ты со своей дракой ему планы сорвал. Не критично, но очень некстати.
Он замолкает, покосившись на Мандерли. Тот качает головой. Не понимает.
— Ты представитель корпорации, парень. Признанный, законный наследник, всё верно. И чем раньше ты приобщишься к общим делам, тем лучше, — Роше поднимает руку, видя, что кузен порывается что-то сказать. — Приобщишься не как секретарь, роль которого тебе сейчас отведена, а как отвечающий за свои поступки, умеющий себя преподнести член семьи. Ронд понимает всё это как никто другой.
— И при чём здесь драка? — Мандерли кривится раздраженно на слово «секретарь», но спорить не рвётся. Слишком уж ему паршиво.
— Да всё при том же. Сегодняшний день был тщательно продуман как отличный повод вывести тебя в общество. И в последний момент всё так сорвать! — Роше хлопает себя рукой по колену в порыве эмоций. — Радуйся хоть, что тебя-то братик потрошить не будет. Член семьи как-никак.
— Его тоже не будет.
То, что он произнёс это вслух, Мандерли соображает, только заметив выражение лица Роше — чрезвычайно заинтересованное и настороженное одновременно.
Стоит, пожалуй, попросить у Гарден лекцию на тему «как держать язык за зубами».
— Я знаю очень мало людей, которые у Нуара входят в список тех, к кому могут применяться смягчающие обстоятельства, — Роше говорит задумчиво, зрачки чуть движутся из стороны в сторону — варианты перебирает, не иначе. Чуть хмурится. — Думаю, ты знаешь еще меньше таких людей. Говори.
— Не надо.
Он, правда, очень не хочет об этом говорить. Ни сейчас, ни когда-либо потом.
Потому что страшно, обидно, и объяснено ему все было очень наглядно.
А ещё потому, что некоторые вещи невозможно произносить вслух.
— Знаешь, — Роше задумчиво постукивает рукой по колену, — у тебя сейчас выражение лица, как у Рафа было, когда мы с ним только познакомились.
— Я...
— Молчать до победного и всё такое, да? — Роше усмехается чему-то своему, внутреннему, и приободряюще хлопает кузена по плечу. — Слушай старшего и делай, как он велит. У тебя есть пять минут, прежде чем Нуар придет рвать и метать по поводу моего опоздания. Рассказывай.

***

— Объяснись.
Трость упирается в горло, в подбородок, вынуждая поднять голову, посмотреть в глаза, и Рафаэлло машинально пытается сделать шаг назад, только не выходит. Спина прижата к стене, и, что самое страшное, Ронднуар говорит тихо. Очень тихо.
Что не менее страшно, Рафаэлло в упор не может сообразить, что именно у него спрашивает кузен.
Как отрезало.
— О... о чём ты? — говорить удается с трудом. Отчасти из-за давления на горло, но куда хуже взгляд тёмных прищуренных глаз. Внимательный, неотрывный. Почти не мигающий.
«У Роше глаза тоже тёмные. Тёмно-золотые».
Ронднуар делает шаг вперёд, и происходящее не похоже на шутку. Это никогда не было похоже на шутку. Скорее, на сон. Возможно, на кошмарный.
— У меня все готово, бумаги сложены, осталось их из кабинета перехватить, хочешь, пойдём вместе, я уже собрался, покажу, — Рафаэлло говорит быстро, но тихо. Чересчур тихо, как ему кажется. Ему никогда не удавалось держать себя в руках перед лицом холодной всесокрушающей ярости старшего Ферреро.
— Бумаги меня не интересуют. У тебя есть пять минут. Говори.
Отступить не получается. Ни влево, ни вправо — дорогу преграждает трость, символически почти, но Рафаэлло знает — это предупреждение.
Рафаэлло многое знает о Нуаре. Он закусывает губу, прикрывает на секунду глаза.
«Не может быть. Ронд никогда никого не обвиняет, без причин — никогда. Так не бывает. Это сон».
Воздух наполняется знакомым и почти полузабытым ароматом горького шоколада. Рафаэлло распахивает глаза.
— Ты не согласен? — голос ещё тише, ещё холоднее, хотя дальше, казалось бы, некуда, Нуар стоит почти вплотную, и краем зрения Рафаэлло замечает, как скользят меж его пальцев концы красной ленты, словно живые. — На этот вопрос можешь не отвечать.
«Я ничего не говорил», — хочется ему ответить.
«Ты ошибаешься», — пытается он сказать.
«Ронднуар никогда не ошибается», — понимает Рафаэлло быстрее, чем успевает издать хоть звук. И осторожным прикосновением отводит трость в сторону.
— Я, правда, не понимаю, Ронд, — не отводить глаза. Перехватывать инициативу. Ему больше не пятнадцать лет. — Мы обсудим все, что захочешь, но, пожалуйста, давай, позже, мы же спешим, — Нуар всегда прислушивается к голосу разума, значит, и на этот раз сработает, не может не сработать.
— Здесь и сейчас, — Нуар воплощает непоколебимость. Не сработало. — Я никуда не тороплюсь.
Тупик.
Нестерпимо медленно тикают часы, и мучительно хочется закрыть глаза.
Если Ронднуар уверен в своей правоте настолько, что готов ждать признания в ущерб собственным планам, от него даже наводящего вопроса не получится добиться.
Рафаэлло почти не дышит. Он уже почти успел позабыть это состояние. Тихо настолько, что слышно, как шелестит алый шелк.
И тем оглушительнее звучит грохот распахиваемой двери, так что Рафаэлло всем телом вздрагивает, ошеломленно приходя в себя.
— Раф, ты ещё... Ронд, стой, подожди ты, не трогай его! — голос Роше кажется чересчур эмоциональным, и Рафаэлло пытается рвануться навстречу, только Нуар перехватывает его за плечо:
— Стоять, оба. Пусть сперва объяснится. И с кем был сегодня ночью, и, что гораздо важнее, — рука сжимается крепче, — зачем разбил лицо Мандерли.
«Что?» — Рафаэлло ошарашенно переводит взгляд с одного кузена на другого. Те смотрят выжидающе, и от этого почему-то неудержимо хочется смеяться.
«Вы же не всерьёз», — пытается сказать он. И словно со стороны слышит собственный, странно насмешливый голос:
— Потому что захотел.


***
— ...уже пятый месяц на учёте стоит.
— И ты только сейчас об этом узнал?
— Он мне не говорил!
— Ты знаешь о таком слове, как «ответственность»?
— С чего бы мне вообще заподозрить проблемы?
— Врач говорит, с ним обмороки постоянно случались, и бессонница. И тебя это не насторожило, конечно же!
— При мне такого не было!
— Да если бы и было, вряд ли ты бы заметил! Тебя хоть что-то волнует, кроме твоей персоны?!
— Как будто тебя волнует что-то, помимо твоей собственности! Кто довел мальчика?
— Не довел бы — черт знает, во что бы это переросло!
— Именно этим ты и руководствовался!
— Зато сработало!
— А погуманнее превентивные меры не мог избрать?
— Вы ещё подеритесь, горячие итальянские парни. Или вендетту там объявите, хотя — с учётом сложных родственных отношений — это будет слишком глупо, — судя по голосу, Гарден вполне спокойна, в отличие от её братьев. Открывать глаза Рафаэлло пока не рискует, он вообще не то, чтобы до конца проснулся, но умиротворенность кузины обнадёживает.
— Сестра, ты не поверишь, но довел его всё-таки твой любимчик! Так что в каком-то смысле лицо у него разбито вполне заслуженно, — если верить голосу, Роше не прочь добавить. Знать бы ещё, за что.
— Не любимчик, а подопечный, — раздаётся усталый вздох. — Можешь мне не рассказывать, я уже общалась с доктором. Все вы молодцы.
— Я ситуацию изложил, повторяться не намерен, — кажется, излишняя горячность в голосе Ронда минуту назад всё-таки Рафу показалась, не могут так кардинально меняться интонации, даже у Нуара. — Мне надо позвонить, позовите, если состояние изменится.
Тихий щелчок закрываемой двери.
— Что за капельница?
— Успокоительное. Ему надо поспать и отдохнуть несколько дней.
«Какие несколько дней? А как же дела, встреча, переговоры, прием?»
— А потом? У нас так и будет очаровательный кузен с раздвоением личности во главе дочерней корпорации?
В бесконечной темноте проступают кадры, вспышками, словно из забытого сна.
— Доктор говорит, при стабильном лечении рецидива можно избежать. Хотя что-то в этом есть, — тихий смех Роше словно отдаляется, и внятно думать уже совсем не выходит, хотя очень надо.
— То есть?
— Это как его галстук. Спокойствие белого цвета, мягкость, умиротворение, и внезапная яркая вспышка. Забавная картина выходит. Цепляет, не поверишь.
Теперь усмехается Гарден.
«Это же Гарден сейчас в комнате, да?..» — мысли превращаются в звуки, а звуки в мысли. Сплетаются, наслаиваются друг на друга, и не отличить уже одни от других.
— Хочешь внутрисемейную шутку? Галстук ему Ронд подарил. На пятнадцатилетие. И с этим ты ничего не поделаешь.
Рафаэлло не понимает, действительно ли он слышит то, что слышит. Голоса сливаются в монотонный поток звуков, и темнота, наконец, возвращается, стирает обрывки воспоминаний, обволакивает и успокаивает.
Кажется, Роше что-то отвечает, громко и резко. Кажется, громко хлопает дверь.
Сознание меркнет, отступает в блаженную пустоту.
Оставляя призрачную надежду, что это все ему снится.